Мы спросили Владимира Тарасова, что бы он почувствовал, если бы первого сентября пошел снова в школу?

Сегодня мы спросили Владимира Тарасова, что бы он почувствовал, если бы первого сентября пошел снова в школу!? ”Да если бы я снова пошел в школу…! Свежие люди, свежие идеи, свежий воздух!” – ответил он с широкой улыбкой.
С праздником! К началу нового делового и учебного года в подарокученикам и слушателям Таллиннской школы менеджеров со стажем и “первоклассникам” онлайн-курса публикуем еще не изданный рассказ-воспоминание Владимира Тарасова “Савельев”.

Владимир Тарасов «САВЕЛЬЕВ»

В школе замечательно пахло свежим ремонтом, и тетради прилипали к черным крышкам парт. Я люблю первое сентября больше, чем день рождения. Ведь в этот день становишься на год не просто старше, а взрослее. Теперь я уже не просто ученик, а старшеклассник.

У нас новый ученик. Все зовут его Савельев. Он не похож на нас, а какой-то взрослый. Держится прямо, говорит раздельно и весомо, как-будто над каждым его словом нам следовало бы поразмыслить. И мы говорили с ним тоже неторопливо, вроде как раздумывая. Словом, подыгрывали ему, как невольно подыгрывают заике. Он ни с кем не дружил, и лишь иногда снисходил до бесед со мной, прогуливаясь на перемене среди резвящейся человеческой мелкоты.

Однажды, когда мы с ним спускались по лестнице, озорной младшеклассник взлетел снизу и уткнулся ему головой в живот. Савельев, не переставая говорить, взял того рукой за плечо, а другой отхлестал по щекам. Но не больно, а как-то демонстративно брезгливо.

В школе откуда-то появился режиссер, и стали записывать в театральный кружок. Увидев в списке фамилию Таи, я тоже записался. Савельев записываться не стал, он был выше всякого актерства.

Стали репетировать «Ревизора». И тут мне впервые в жизни повезло! Режиссер почему-то выбрал именно меня на роль Хлестакова, а Тае дал роль дочери городничего. Сердце мое подпрыгивало от радости.

Я терпеливо слушал режиссера, который, дыша на меня эфиром, разъяснял мне тонкости роли. Было жалко этого опустившегося человека, но когда он поправлял мою игру, внутри меня что-то выпрямлялось, плечи разворачивались и я начинал и впрямь чувствовать себя «с Пушкиным на дружеской ноге».
А вот Тае роль давалась плохо. На репетициях, когда я целовал ей ручку и заглядывал в глаза, натыкался на лед и холод, что было совсем не по пьесе. Даже режиссер сделал ей замечание.

Спектакль прошел на «ура», я на пару дней стал героем и долго еще не мог выйти из роли, то и дело снисходительно поглядывая не только на учеников, но и на учителей. Я утратил былую свою застенчивость, и похоже, навсегда. Режиссер предложил мне ходить учиться к нему в театр, но я отнекался, с ужасом вспоминая его дыхание.

А Тая и Савельев словно не замечали моего успеха. Впрочем, я и сам вспоминал о нем все реже и реже, поскольку любил физику. Любил и потому, что в кабинете физики сидел с Таей за одним столом, и потому, что считал физику единственной настоящей наукой. Остальные науки только пытаются походить на неё, чтобы тоже выглядеть настоящими. Хоть и говорят про математику, что она «царица наук», но для меня она просто служанка физики. Нормальный человек не может не любить физики!

—       A я вот не люблю физику! – возразила Тая.
—       Кто не любит физику, тот не любит разум! – не сдержался я.
Она посмотрела на меня так, как будто я стащил у неё шоколадную конфету.

Я замкнулся и стал смотреть на соседнюю колонку. Все трудились над задачей, которую я давно решил. Савельев сидел прямо, он тоже, конечно, её решил. Мне был хорошо виден его гордый профиль. Нет, не орлиный! Обыкновенный русский профиль, но чем-то гордый. Такое увидишь редко, и я принялся его рисовать. Получилось хорошо и очень похоже.

В знак примирения, я пододвинул рисунок Тае.

  —       Он у тебя получился уж очень красивый! В жизни он не такой красивый! — критически отозвалась она. Подумала и добавила:
—       Отдай рисунок мне!
—       Зачем он тебе?!
—       А просто так! – скупо пояснила она.

  Внутри меня что-то оборвалось. Я понял безнадежность своего положения. Я послушно вырвал рисунок из тетради и протянул ей. А её вырвал из своего сердца.

Чтобы успокоится, мне надо было с кем-то поговорить. Ну, конечно же, с Савельевым! На мои рассуждения о физике он ответил:

—       Tы прав, старик, про физику. Она и разум – близнецы и братья!
—       А Тая не любит. Мне заявила, что не любит физику, хотя у самой по ней пятерка!
—       Не переживай, у неё ноги толстые! А вот насчет математики, ты, старик, не прав!
Математика – это не просто разум, а это — высший разум, а физика питается объедками с её стола.

Он обидел меня дважды: и про физику, и про ноги. Я никогда ничьи ноги не разглядывал, тем более, Таины. Мне стало обидно и за неё. После этого случая наша дружба с Савельевым постепенно сошла на нет.